Под стать большинству мегаполисов ночной Лос-Анджелес живет особенной жизнью. С приходом сумерек у горизонта клубятся оранжевые перья, которые постепенно исчезают вслед за солнцем, уступающим место городским огням. Тьма и яркие отблески вывесок медленно окутывают улицы, уставшие от жары, а дневное марево неспешно покидает местные закоулки и парковки.
К полуночи город утопает в разноцветных отражениях на мокром асфальте, по которому бродят пропащие гонщики, манекенщицы с пустыми глазами, измотанные наркоторговцы и продажные полицейские. Все они так или иначе слышали о Чарльзе Бронсоне — непонятом художнике, которому не повезло родиться преступником.
Творчество Николаса Виндинга Рефна можно разделить на три периода — датский, английский и американский. Первый ассоциируется с максимально грязными фильмами про мелких бандитов. Второй — с сериалами «по заказу» и экранизациями чужих биографий. А во время третьего режиссер снимал рекламу для крупных брендов и медленное кино про неон, темные подворотни и капли пота, рожденные зноем.
Благодаря последнему периоду Николас Виндинг Рефн обрел известность, поклонников и критиков. Даже на консервативных кинофестивалях его работы сопровождают длинные овации, гневные крики и свист, зачастую сливающиеся в нечленораздельный гул. При этом за годы работы режиссер эволюционировал визуально, но никак не тематически.
Во всех трех случаях он демонстрировал темные стороны человеческой жизни и непреодолимое стремление поступать плохо даже в самых благоприятных ситуациях. С одной стороны, потому что поступки его главных героев предвосхищает окружение, а не их внутренние голоса. С другой — из-за внезапных событий, которые меняют положение вещей или выворачивают историю наизнанку.
В моменты кризиса персонажи Николаса Виндинга Рефна отделяются от собственных миров, словно фантазмы Дэвида Линча. Пока кого-то медленно убивают под лучами неона, они не торопятся и смакуют каждую деталь, вопреки отвращению и страху. Как и сам Рефн. По легенде, он буквально плачет во время съемок особо тяжелых сцен, но продолжает работу. Потому что не может иначе.
Омерзительная красота криминальной тематики раз за разом подталкивает режиссера на преступление — он не просто фиксирует происходящее, а превращает исходный материал в стильные эскизы. Но глянцевый блокнот, под обложкой которого они хранятся, в действительности соткан из гнилых страниц, пропитанных заплесневевшей кровью.
Николас Виндинг Рефн снимает фильмы на контрасте, попутно переиначивая классику неонуара. Грязь, медитативная красота отдельных мгновений, разложение, тишина и отчуждение сливаются в единое целое. Главные герои один за другим терпят поражение по ходу повествования, а некоторые — проигрывают схватку еще до начала событий.
Датчанин строит свои истории без лишних диалогов, в основном используя действие и крупные планы пустых лиц. Но по фону каждой сцены, темпу монтажа и пестрому освещению можно догадаться на эмоциональном уровне, что чувствуют главные герои. Или задаться вопросом — чувствуют ли они хоть что-то.
Никто напрямую не озвучит, что происходит у них внутри. В мире Николаса Виндинга Рефна лгут все — он сам, персонажи его фильмов и даже их реклама. Под вывеской «фестивального кино» скрывается быт трудных людей и существ, притворяющихся людьми. Последние словно используют картину Джонатана Глейзера «Побудь в моей шкуре» в качестве руководства по организации быта.
Киноязык Николаса Виндинга Рефна отчасти объясняют его дислексия и дальтонизм, но этот подход излишне поверхностен. Заложники его сценариев — не наспех прописанные архетипы с минимумом нюансов, а сама жизнь. Вернее, ее хаотичные проявления — сумбурные случайности и фатальные стечения обстоятельств, которые порождают драму «на пустом месте».
Привычная драматургия с подведением к точке кипения, кульминацией и финальным крещендо не работают в мирах Николаса Виндинга Рефна. Главные герои могут пострадать в самом начале, в середине или до вступительной сцены. Поэтому и «Драйв», и «Неоновый демон», и «Ковбой из Копенгагена» напоминают не рядовое авторское или студийное кино, а скорее подглядывание в замочную скважину.
В стремлении законсервировать крохотные фрагменты выдуманных существ Николас Виндинг Рефн походит на своего кумира Мартина Скорсезе. Но метод датчанина идет вразрез с приемами нью-йоркского итальянца. Николас Виндинг Рефн не регулирует внутренний компас аудитории и не желает вместить в свои работы целые жизни, как Мартин Скорсезе сделал в тех же «Убийцах цветочной луны» (см. наш текст).
Далеко не все готовы смотреть, как апатичный главный герой раз разом проигрывает и ему отрубают руки, а относительно положительных персонажей душат на свиной ферме. Даже с красивым освещением и симметричной композицией, достойной модных журналов. Но Николас Виндинг Рефн, напоминающий уличного пса, осознанно кусает руку каждого, кто осмелился заплатить за просмотр его фильма. Потому что не может иначе.
