Летом 1968-го года — пока Франция тонула в протестах, а Соединенные Штаты цепенели от убийства уже второго Кеннеди — в клуб, что расположился на подконтрольной союзникам Германии, стекались мужчины со всего города. В большинстве своем то были простые немцы, которые днем стояли за заводскими станками или читали лекции о классической литературе.
Хотя сквозь двери, над которыми прерывисто стрекотала неоновая вывеска, изредка проходили пары, подобные клубы принимали глубоко одиноких людей, что отчаянно искали тепла и свободы. Так что после пары стаканчиков горячительного, они отправлялись в туалет, где бросались в объятия таких же отщепенцев с неуемной тоской в душе.
Помимо сигаретного дыма и одиночества в этих заведениях клубилась страсть, что на протяжении веков нервировала целомудренную часть общества. А поскольку широкие массы видели в союзе двух мужчин угрозу всему мирозданию, в ФРГ гомосексуалы, и без того существовавшие в глубоком подполье, могли рассчитывать лишь на порицание и тюремные сроки.
После прихода Гитлера к власти внутренняя политика Германии нацелилась не столько на радикальный тоталитаризм, сколько на превращение общества в глубоко консервативную и податливую субстанцию. Подобно пролетариату в Советском Союзе, опорой нацизма выступали малообразованные крестьяне и рабочие, попросту уставшие от того, что достаток и благополучие обходят их стороной.
Для максимального взаимопонимания между властью и подданными Третьего Рейха от идеологии, которую пропаганда насаждала миллионам, отсекли все лишнее. Во главу угла поставили крепкую арийскую семью и имперские замашки, во всех бедах обвинили национальные меньшинства, а католическую церковь загнали в подполье, ведь мессией нового мира стал Гитлер. На смену многообразию пришла простота.
Основой тоталитаризма с прицелом на культ личности, в отличие от военной диктатуры или других насильственных режимов (см. наш текст), являются его сторонники, поэтому нацисты не просто культивировали многодетные семьи, но и пытались контролировать рождаемость. Ради этого в 1936-м году появилось «Центральное имперское бюро по борьбе с гомосексуальностью и абортами», которое намеревалось пресечь девиантные помыслы и увеличить рост покорного населения.
Вопреки борьбе с абортами, будто в шутку вынесенной в заглавие, истинной причиной создания ведомства послужило усиление гонений на гомосексуальность. После Первой мировой Германия превратилась в один из эпицентров свободы. Двадцатые ревели на весь мир, и на их зов слетались тысячи творческих личностей с широкими взглядами на человеческую природу.
Еще в 1871-м году немцы узаконили уголовное преследование гомосексуальности с помощью печально известного «Параграфа 175», но именно нацистская щепетильность превратила его в репрессивный инструмент. А короткий миг вседозволенности 1920-х продемонстрировал будущему фюреру, что в Германии хватает как поклонников «дегенеративного искусства», так и людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией — тех, кто не вписывается в его односложную идеологию.
События драмы «Великая свобода» разворачиваются в послевоенной ФРГ. Маниакальная жажда перекроить сферы политического влияния и свести потребности большей части человечества к беспрекословному повиновению повергли мир в руины. Теперь же немцы, которым удалось живыми проскользнуть сквозь нацистскую мясорубку, начинают осмыслять произошедшую трагедию и наперекор Гитлеру усложнять действительность.
Но Ханса Хоффмана перемены обошли стороной. Завершение войны он встретил в концлагере — изможденный и опустошенный. И, словно в попытке завершить начатое нацистами, те же люди, что остановили газовые камеры, отправили его в тюрьму строгого режима — расплачиваться за нетрадиционную сексуальную ориентацию.
Нелепость этой ситуации кроется в том, что Ханс, как и миллионы ни в чем неповинных людей, был жертвой Третьего Рейха. Общество и судебная система прекрасно осознавали, что нацисты репрессировали гомосексуалов с не меньшим остервенением, с каким они расправлялись с евреями. Но навязанный консерватизм и простота, глубоко укоренившаяся за годы войны, уверили массы, что для торжества справедливости хватит и банального свержения режима.
События картины «Великая свобода» выступают прямой антитезой ее названия. Ханс пребывает во власти непреодолимых рамок и несправедливости, которые один обыватель может навязать другому. С каждым прожитым годом стены вокруг него только растут и крепчают, но надежда, которой следовало бы испариться, никак не иссякает.
Несмотря на пережитые страдания и нелепые запреты, даже в кромешной тьме главный герой находит поводы для радости. Незаметно выкуренная сигарета, новые привязанности или внушительного размера обед, который после голода в концлагере напоминает званый ужин. История Ханса прямо указывает на то, что единственный способ отнять у человека внутреннюю свободу — лишить его жизни.
На примере обычного мужчины, который всего лишь желал личного счастья, «Великая свобода» обличает пороки тоталитаризма во всех его обличиях. В попытке контролировать мир подобного рода режимы сводят многообразие помыслов и желаний к лаконичности игольного ушка. Беда в том, что именно сквозь него проросли самые страшные преступления, на которые осмелилось человечество.
