Стоит солнцу гильотиной нырнуть в океан, как Сайгон заливает искусственным светом. Ворох оттенков, не уступающих в многообразии радуге, ложится на лица прохожих, которые даже глубокой ночью спешат по делам. По дорогам сквозят юркие мопеды, ночные бабочки манят слегка растерянных туристов, а местные окунают ноги в прохладное море. Город отчаянно не желает спать.
В последние месяцы Тьен вторит столице Южного Вьетнама, что полвека назад стала частью истории. Каждую ночь из него вырывается то ли неоперившийся крик, то ли скрежет перемалываемых костей — сон отступает, на часах сияют неизменные три часа, а за окном шумит проливной дождь. Скоро гроза стихнет, и на город вновь опустится липкая духота.
Но взбудораженный Тьен уже не уснет. Как только он откроет глаза в испуге от собственного хрипа, на него тут же рухнут непроходящая усталость, пустота и осколки прошлого. Обвившись вокруг шеи, они будут давить на главного героя до тех пор, пока он не провалится в сон следующей ночью, чтобы спустя несколько часов вновь очнуться в холодном поту.
Раньше жизнь Тьена была куда предсказуемее, хотя это и не делало ее легкой. Когда родители эмигрировали в Соединенные Штаты, он перебрался в Сайгон. Позади осталась возлюбленная, немногочисленные близкие и родная деревенька. Зеленеющие холмы, знакомые улицы, что вечно размывают дожди, и гомон насекомых растворились в тумане. Их место заняли асфальт и небоскребы.
Окружающий главного героя мир усложнился. В него просочились хаос и одиночество, из которых соткана толпа любого мегаполиса. Хотя поначалу Тьена это мало беспокоило — он коротал время с друзьями в массажных салонах, не испытывая проблем со сном. Но со временем тревоги нагнали его, предвещая не то перемены, не то трагедию.
Причина переживаний проясняется, когда до Тьена доходят неприятные известия. Жена его брата, который исчез много лет назад, неожиданно умерла. Теперь главному герою придется позаботиться как о похоронах, так и племяннике дошкольного возраста, который остался совсем один. Несмотря на пульсирующую тоску и остатки энергии, напоминающие прозрачный обмылок.
Тьен ставит на паузу свою жизнь в Сайгоне и отправляется в родную деревню. Чем сильнее он отдаляется от суетного города, тем большее пространство отвоевывает природа. Всю округу укрывает плотная зелень — лишь редкие дороги образуют в ней прорехи. И отовсюду слышны пение птиц и стрекот насекомых. Эти края уже не в полной мере принадлежат человеку.
Главный герой возвращается в среду, которая стала ему чуждой как эмоционально, так и физически. Время оборвало связь с местными жителями, а привычки огромного города отторгли от земли. Хотя Тьен далек от того, чтобы принимать лес за данность, природа перестала быть неотъемлемой частью его жизни. А подобное отчуждение, как показал Рюсукэ Хамагути в картине «Зло не существует» (см. наш текст), крайне опасно.
Картина «Внутри желтого кокона» застает своего главного героя врасплох. Его жизнь в Сайгоне дала трещину, которая из-за бессонных ночей стремительно ширится, а возвращение в родную деревню вынуждает столкнуться с не всегда приятными воспоминаниями. Будущее Тьена буквально зажато между прошлым и настоящим, и с течением времени эти тиски давят с большей силой.
«Я стал обвинителем, Бог — обвиняемым. Я прозрел и понял, что остался один. Я был чудовищно одинок в мире без людей, без любви, без милосердия и... без Бога»
— Эли Визель, «Ночь»
Подвох в том, что царящее напряжение идет вразрез с привычными для кино решениями — оно не наращивает темп, а выливается в молчание и размашистые сцены. По приезду в деревню Тьен окунается в получасовую зарисовку, снятую единым дублем. Эта неспешность не только напоминает о картине «Долгий день уходит в ночь» (см. наш текст), но и наполняет происходящее фрустрацией.
Режиссер Фам Тхьен Ан намеренно растягивает время и пространство. Он увеличивает продолжительность сцен, но не заполняет их лишними разговорами и действием. Герои оказываются в вязкой среде, которая парадоксальным образом дарит свободу. Им не нужно спешить, отыгрывая роль, поэтому каждая сцена больше похожа на щепотку реальной жизни, нежели на выверенную постановку.
Благодаря этой приземленности невзгоды Тьена могут показаться излишне затянутыми, но как раз это и делает их правдоподобными. «Внутри желтого кокона» походит на саму жизнь, которая зачастую соткана из однообразной рутины и непримечательных бесед, и показывает простой быт простых людей, оставляя между ними достаточно пространства для интерпретаций.
Путешествие Тьена сквозь собственные травмы и горести, которое в большинстве фильмов обернулось бы очищением и принятием судьбы, обрывается многоточием. Боль так и остается запертой внутри непроницаемого кокона. Совсем как в жизни, которая не торопится давать ответы даже на неотложные вопросы и тонкой струйкой тянется в неизвестном направлении — сквозь леса и под гомон птиц.
