Годвин Бакстер, именующий себя просто «Богом», испытывает к окружающему миру лишь научный интерес. Его больше увлекают изучение человеческого организма или гибридизация пернато-копытных особей ради развлечения, а не общепринятый быт. На протяжении долгих лет он был подопытным в жестоких экспериментах отца по удалению органов и теперь не выказывает пиетета ни к чему, кроме результатов своих изысканий.
Единственное, что вызывает в Боге подобие чувств, это безумно красивая и попросту безумная Белла, живущая в его особняке. Доктор относится к ней, как к приемной дочери, хотя ни дочерью, ни, технически, девушкой она не является. Ведь в черепной коробке дамы, которую Бакстер выловил из Темзы, теплится мозг ее неродившейся дочери.
Хотя полноценным ребенком этого монстра Франкенштейна назвать тоже затруднительно — красавица, живущая в заточении, лепечет что-то на детском наречии, а вместо привычных игр испытывает на прочность посуду, животных и трупы в кабинете приемного отца. Общество усопших созданий ей куда привычнее, нежели компания живых.
В «Бедных-несчастных» Йоргос Лантимос сплетает два параллельных мира. В одном процветает изысканная интеллигенция викторианской Англии, что утонченно попивает «файф-о-клок» за дебатами об империализме и экзистенциальных загадках человечества. По их завершении неизвестные мыслители, окутанные чувством собственного превосходства и бескрайней усталости от невыносимости бытия, расходятся по уютным домам.
Другим миром заправляют простые вещи — низменная разнузданность, грязные бордели и грубая брань, которая обесценивает показную напыщенность высшего света. Повседневность накрывает все вокруг, и порой герои, забыв всякие приличия, выплевывают привычные для XXI века ругательства, чтобы напомнить себе и окружающим, как чертовски уныло быть вежливым.
Светская чопорность и трущобная грязь вовсе не соперничают, наоборот, они дополняют друг друга и поддерживают в самые неожиданные моменты. То великий философ в сердцах бросит матерное словцо, то татуированная куртизанка декламирует пламенную речь о неравенстве. И чем дальше, тем тоньше грань между обществом приличия и тотальным нигилизмом.
Бог всячески оберегает малютку, но граница между чрезмерной заботой о трудном ребенке и интересом к эксперименту едва заметна. Кроме суровой домохозяйки, безумного ученого и его неуклюжего ассистента, девушка не знает никого, а лакомые секреты Лондона недосягаемы для нее. Поэтому, случайно познакомившись с первым попавшимся проходимцем, Белла сбегает с ним за границу.
В этот миг и происходит коллизия двух миров. Простушка, не научившаяся правилам приличия, вторгается в мир чопорных взрослых, которые увязли во всевозможных формальностях. Первым открытием Беллы оказывается ее собственная сексуальность, привносящая в серый мир блаженство, доступное и примитивное. Только окружающие почему-то морщат носы, когда она задорно рассказывает о радостях мастурбации.
Мир навязывает бедной-несчастной героине жесткие правила, которые вызывают у нее одно недоумение. Так что, едва разобравшись с неоправданными ожиданиями общества относительно молодой девушки, она ставит под сомнение условности человеческих отношений. Скованные сплошными запретами обыватели зачем-то влачат печальную ношу вместо того, чтобы стать счастливее.
Постепенно Белла обнажает не только локальные проблемы окружающих, но и глубокие политические и социальные несовершенства. Никто не может объяснить невежественному ребенку, почему богач не отдаст все деньги бедным, а те даже не пытаются отвоевать право на достойную жизнь. Героине кажется, что человек в широком смысле не стремится ни к собственному счастью, ни к помощи другим.
Принимая точку зрения столь объективного зрителя, как Белла, Йоргос Лантимос помещает современное общество, которое исключительно ради шутки облачено в одеяния XIX века, на всеобщее обозрение. Пристальный взгляд разоблачает отдельные части этого гадкого организма, который не только выглядит отталкивающе, но и работа его отдельных механизмов не поддается логическому объяснению.
Похожим образом режиссер размышлял о современном мире еще в «Лобстере», обильно украшенном фантастическими элементами. Но на этот раз он даже не пытается облачить происходящее в правдоподобные наряды. Вместо микроскопа в его руках оказывается калейдоскоп, полный ярких красок и безумных узоров.
Пока история превращается из «Чудовища Франкенштейна» то в «Лолиту», то в «Мартина Идена», визуальное пиршество в духе Терри Гиллиама взывает к наркотическим видениям на фоне сурового стимпанка. Также вместе с путешествием героини развивается визуальный язык самой картины — со временем в немой черно-белый фильм проникают цвет, звук и неловкие спецэффекты.
Главная героиня «Бедных-несчастных» проходит путь от неразумного ребенка до борца за социальную справедливость, пока вокруг сталкиваются два противоположных мира. Но чем осознаннее становится Белла, тем явственнее Йоргос Лантимос вплетает ее вульгарную глупость в чопорную рассудительность взрослых, так что к финалу отличить одно от другого попросту невозможно.
