Начало семидесятых, Ленинград. Несколько лет назад отгремела «Пражская весна», и оттепель, затеянная Хрущевым, окончательно сошла на нет. Сергей Довлатов, разменявший третий десяток, по-прежнему является подающим надежды писателем, скрытым от глаз широкой общественности. Все потому, что его отчаянно не желают печатать, ведь его проза не вписывается в размеренный и покорный коммунистический быт. Грубо, злободневно, в конце концов, попросту вульгарно — вовсе не этого заслужили порядочные советские граждане.
Ради незначительного заработка и отлынивания от статьи за тунеядство, по вине которой Бродский провел полтора года в заключении, Довлатов пишет всякую ерунду для безымянной заводской газеты. Вот только эта работа не приносит реальных денег, в лучшем случае не позволяя умереть с голоду. Так что у него даже нет возможности купить дочери куклу в честь приближающегося Нового года. Да черт с ней с куклой — у него не хватит денег даже на очередной скоротечный запой.
В том же Ленинграде, но уже спустя десятилетие, юный Виктор Цой пытается отыскать дорогу к своему слушателю. В 1981-ом году рок-музыка, подобно прозе Сергея Довлатова и стихам Иосифа Бродского, вызывает у властей лишь неприязнь и опасения. Единственный на тот момент способ покинуть глубокое подполье — вступить в Ленинградский рок-клуб, который располагался буквально через дорогу от постоянного места жительства Сергея Довлатова на улице Рубинштейна. С одной стороны он является желанным глотком свободы, с другой — очередной формой контроля и осознанным компромиссом, на который пошли власти.
Проблема в том, что Цою с его хлесткими текстами, особенно на фоне резонансной войны в Афганистане, было практически невозможно самостоятельно пробраться в ряды Ленинградского рок-клуба, ведь в Советском Союзе любая форма свободы имела нормированные рамки. В результате, с подачи душной системы Цой знакомится с Майком Науменко, уже известным питерским музыкантом и участником Ленинградского рок-клуба, и его молодой женой Натальей.
Похоже, сами того не желая, Алексей Герман мл. и Кирилл Серебренников, режиссеры «Довлатова» и «Лета» соответственно, сняли кино не столько о выдающихся личностях, сколько о соседствующих этапах разложения одной страны. Благодаря этому они выступают равными половинами цельного рассказа о затхлом времени и системе, желавшей вытравить из человека всякую индивидуальность. Даже самую незначительную и безобидную.
Одна беда — Сергея Довлатова в исполнении Милана Марича и Виктора Цоя в исполнении Тео Ю причастные к показанным событиям моментально окрестили самозванцами, не имеющими ничего общего со своими прообразами. А Серебренников и вовсе самолично продекларировал по ходу собственной картины: «Не похож!» Вот только оба фильма вовсе не про историческую достоверность и судьбу конкретных личностей. Если в «Довлатове» основной темой выступают душевные метания человека, изнывающего от вечно давящих рамок, то «Лето» — это в первую очередь картина о зарождении любви, мимолетной, слегка болезненной, но тем не менее воодушевляющей.
Большую часть фильма Довлатов, решившийся на второй развод, устало мечется по Ленинграду. Из пустого дома в офис заводской газеты, следом через холодные улицы в издательский дом, а после очередного отказа в публикации на знакомый квартирник, попутно забежав на близлежащую барахолку, на которой орудуют фарцовщики. А в перерывах между привычной рутиной он обаятельно улыбается, резко шутит, пытается раздобыть денег на вожделенную куклу дочери и найти в себе силы не эмигрировать из родной, но почему-то такой неприветливой страны.
В свою очередь, «Лето» концентрирует внимание на попытках Цоя пристроить куда-нибудь свои песни, придав тем самым собственному творчеству законченную форму; на расцветающих между ним и Натальей Науменко чувствах — чистых, как школьная любовь, и ни к чему не обязывающих; и на досаде Майка Науменко, в течение одного лета теряющего семью и осознающего, что на его место пришел некто более молодой и талантливый.
При том, что обе картины повествуют о диссидентах и ширине рамок, ограничивающих свободу, в них напрочь отсутствует болезненная рефлексия и вязкое уныние. Они полны жизнеутверждающей атмосферы и едва уловимого ощущения праздника, способного пробиться сквозь все мыслимые запреты. Но если в итоге «Довлатов» оставляет слегка горький привкус тоски, то «Лето» уходит на мажорной ноте, с блеском в глазах и желанием жить, несмотря ни на что — пусть душно, главное, чтобы была возможность хватать губами воздух и горланить по ночам песни.
Что любопытно, на усиление образов главных героев работает не только царящая в картинах атмосфера, но и поведение камеры. Если у Алексея Германа мл. она либо размеренно следует за героями, либо и вовсе стоит на месте, акцентируя внимание на усталости и измученности Довлатова, то у Кирилла Серебренникова она постоянно мечется из стороны в сторону, даже в спокойные моменты напоминая о буйном духе главных персонажей.
Помимо этого на стиль и яркий образ «Лета» работает умелое вплетение анимации в повествование и наличие неприкрытого художественного вымысла. Дело в том, что часть событий, имевших место в жизни, поданы в желанной, но неправдоподобной обертке — словно приукрашенный пересказ, который, несмотря на все преувеличения, остается необычайно ярким и привлекательным.
Также картины объединяет непомерная любовь и завораживающий трепет перед музыкой. Сергея Довлатова постоянно сопровождает изысканный советский джаз, давно переросший «музыку черных», а за Цоем и Майком Науменко грузным шлейфом тянется в меру резвый советский рок и западная классика в лице The Velvet Underground, Дэвида Боуи, Sex Pistols и прочих. Так что среди прочего это еще и кино о музыке, во все времена позволявшей перетерпеть наиболее болезненные моменты.
Считается, что от современного российского кино изрядно смердит гнилью, но при этом оно неплохо котируется в Европе. Так, «Довлатов» был крайне тепло принят на прошедшем Берлинском кинофестивале, а «Лето» отметилось в Каннах. Оба фильма даже сумели ухватить по статуэтке — «за выдающиеся художественные достижения» и «за лучший саундтрек» соответственно. При этом широкий прокат «Довлатова» длился всего четыре дня, а Кирилл Серебренников находится под домашним арестом.
«Довлатов» и «Лето» оказались необычайно разными картинами — интеллигентной и бунтарской, предпочитающей говорить шепотом и вопящей во все горло, в конце концов, цветной и черно-белой. При этом они невероятно похожи и по сути произрастают одна из другой, дополняя портрет закрытой и трещащей по швам страны, которой не было ни малейшего дела до человека. Но делают они это невзначай, концентрируя внимание на более приятных и доступных вещах. Главное, не забывать, что это не биографические полотна, а произведения об эпохе и людях, в которых на главных ролях могли оказаться не Сергей Довлатов и Виктор Цой, а любая изнывающая от системы персона.
