Земля бога

Внутри ящика хранились мокроколлодионные фотографии, на большинстве из которых красовались выведенные серебром портреты. Но позади людей и их лиц, очерченных то спокойствием, то волнением и искренней радостью, стелилась природа. Многоликая, безучастная и без лишних сожалений готовая пасть в битве с вечностью. Данный текст вдохновлен кинематографической фантазией о тех снимках.

На первом фото тщедушный датчанин нервно озирается по сторонам. Его глаза полны тревоги и непонимания, куда он угодил и зачем. Вопреки смятению молодой мужчина обеими ногами упирается в исландскую землю для того, чтобы усеять ее словом Божием от одной морской кромки до другой, ведь церковь всего-навсего отправила его заложить новый приход.

Пастор угодил не в опасную миссионерскую миссию по нравоучению заблудших душ, готовых перегрызть ему горло за право славить языческих богов. К концу 19-го века Исландия была отдаленной провинцией Дании — лишенной суверенитета и пышных садов, но никак не здравого смысла и культуры. Более того, Лукас держал путь в ту часть острова, что была заселена праведными католиками.

И все же глаза, запечатленные на снимке, не выражали ничего, кроме вселенского ужаса. Несмотря на служение датской короне, в те годы Исландия говорила на собственном языке и послушно вторила настроению острова. На этой земле и по сей день законы диктует не человек, а погода. Ветра и снега, пришедшие будто из самого Нифльхейма, каждую зиму пытаются вытравить с этого клочка земли все живое.

На втором фото нескладные потоки воды срываются с отвесной скалы. Некоторые капли мирно ныряют в крохотную заводь, другие с гомоном разбиваются о камни, а самых несчастных ветер рвет на части и росой раскидывает по округе. На фоне этого буйства жизни и смерти видны люди — крохотные и безвольные, словно водянистая взвесь, которой верховодят порывы ветра.

Именно так, величественно и бездушно, выглядит «Земля бога», в честь которой Хлинюр Палмасон назвал свою картину. В прочтении режиссера, Исландия — это не просто своенравный остров, она олицетворяет ежесекундное испытание характера, а в случае Лукаса и глубины веры во Всевышнего. Это царство сильных духом, в котором нет места сомнениям и уж тем более сожалениям.

Когда пастор узнал о назначении, он решил отправиться не прямиком к приходу, а совершить путешествие сквозь весь остров, который станет ему новым домом на долгие годы, возможно, вплоть до самой смерти. В определенном смысле Лукас начал паломничество, во время которого планировал познакомиться с местными жителями, но разжился лишь завораживающими фотографиями сквозящего ничего.

На третьем фото Рагнар — крепкий старик, рожденный меж исландских равнин — пристально смотрит сквозь объектив и опоясавшую его мишуру, прямо в глаза фотографа. Этот жилистый мужчина с седой бородой пообещал доставить Лукаса и его немногочисленные пожитки до пункта назначения. Живым, но необязательно сохранившим рассудок и веру в Бога.

Закаленный суровым островом Рагнар и мягкотелый пастор являются послами разных миров. Если первый привык полагаться исключительно на собственные силы и дары погоды, второй опирается на блага цивилизации и общественные институты. А в их нежелании понять речь друг друга кроется противостояние так и не сформировавшегося империализма Дании и зарождения национального самосознания исландцев.

В своей предыдущей картине «Белый, белый день» (см. наш текст) Хлинюр Палмасон размышлял об одиночестве в контексте смерти и сопутствующей ей мистерии, похожей на непроницаемое молоко из слез и тумана. На этот раз он поместил в центр истории целый ворох конфликтов — мирского и духовного, глобализации и индивидуализма, жизни и смерти.

Сплетаясь воедино, эти тревожные противостояния взывают к наследию Ингмара Бергмана — степенно движутся в пустоту и разбирают на части хрупкое человеческое сознание (см. наш текст). Но когда скорлупа дает трещину, сквозь нее проступают не молитвы Лукаса или борода Рагнара. В прорехи врывается пронзительный ветер, что тысячелетиями гоняет облака над непокорным островом.