Дылда

Мальчишка, сбросивший узы южной традиционности и пошедший против приземленных ожиданий окружающих. Юноша, оказавшийся в нужном месте, когда Александр Сокуров приехал в Нальчик спасать регион от культурной безграмотности. Молодой человек, недавно окончивший обучение, но уже принимающий вторую награду в Каннах.

Биография Балагова больше похожа на выверенный пиар, подпитываемый излишним любопытством прессы, нежели на оду реальному таланту. Ни его дебют «Теснота», получивший приз ФИПРЕССИ на Каннском кинофестивале 2017-го, ни новый фильм «Дылда», удостоившийся награды за режиссуру, не нашли отклика у российских зрителей. Пока Франция благоговела во время финальных титров, на просторах отчизны выход «Тесноты» едва ли кто-то приметил.

При этом дебютная картина была направлена на ближайших соседей режиссера, а не на изысканную европейскую публику. Казалось бы, мир мало интересует жизнь современного Кавказа, который борется с необратимым затуханием умов, помноженным на нежелание традиций идти в ногу со временем, а молодого поколения — следовать неизменным заветам старших. Однако, именно за рубежом восхитились пронзительным взглядом Балагова на волнующие его проблемы.

Второй фильм режиссера, «Дылда», повествует о другой эпохе и в каком-то смысле совершенно иной стране. Традиционные семейные ценности сменили однополые отношения, а тесный Нальчик — развалины Ленинграда 1945-го. Объединяет «Тесноту» и «Дылду» желание Балагова рассказать об обычных людях, которые живут в мире, разрушенном неподвластными им потрясениями.

Дылдой кличут чересчур высокую и отстраненную девушку Ию, которая работает медсестрой в Ленинградском военном госпитале. День Победы она встретила не героиней в Берлине, а неуклюжим посмешищем в родных краях. Контуженая и комиссованная по здоровью девушка с трудом сводит концы с концами, плохо говорит и страдает от припадков, но работу выполняет на совесть и всячески помогает выжить трехлетнему сынишке подруги, застрявшей на фронте.

Несмотря на чудовищную ситуацию в стране, будущее мальчика, да и присматривающей за ним Дылды, не выглядит безрадостным. Начальник больницы помогает не умереть с голоду, весельчаки-пациенты развлекают молчаливого ребенка рассказами о животных, которых в голодном Ленинграде давно «пожрали», а его мама уже направляется из поверженной Германии на вытоптанную Родину.

Во втором фильме Балагова мнимое счастье еще мимолетнее, чем в первом. Чудовищные события почти мгновенно врываются в жизнь Дылды и вернувшейся с фронта Маши. На повсеместной симпатии со стороны окружающих долго не протянешь, а условия жизни в послевоенной стране вынуждают героинь переступать через себя. Связывающий по рукам и ногам голод, неблагодарный тяжелый труд и холодная жизнь в тесном общежитии — прелести, с которыми приходится мириться девушкам в стране-победительнице.

Так же нелегко приходится и остальным обитателям картины. Хотя Балагов поместил в центр истории Ию и Машу, фильм плавно перетекает от одного второстепенного персонажа к другому, зачастую оставляя главных героинь за бортом повествования, и в подробностях демонстрирует нелицеприятную жизнь среди руин.

Вот, парализованный ниже шеи солдат смотрит в глаза жене, которую уже никогда не сможет содержать, и говорит со слезами на глазах: «Прости, что война». Буквально за стенкой от них обитает начальник госпиталя, который день за днем вынужден сообщать таким же героям об их незавидной участи. А местная представительница власти лишь единожды нисходит до больных и калек, чтобы сердечно поблагодарить их за вклад в победу и спешно бежать в особняк, режущий глаза своей чистотой.

Когда идея Балагова о том, что жизнь в послевоенном Советском Союзе была невыносимой и болезненно безнадежной, начинает утомлять, режиссер возвращается к главным героиням. Исключительная глубина характеров Ии и Маши наравне с их умелым противопоставлением — лучшее, что есть в «Дылде». С одной стороны — трогательная уязвимость и мужественная стойкость контуженной Ии, неспособной выдавить из себя и пары связных предложений. С другой — бесшабашность фронтовички Маши, радующейся мелочам и пытающейся вырвать кусочек счастья у мира, который делиться им ни с кем не желает.

На бумаге сюжет «Дылды» об однополой семье из Советского Союза кажется излишне резонансным и спекулятивным. Однако Балагов обходит тему любви и влечения героинь стороной, а до второй половины фильма и вовсе молчит о ней. «Дылда» — фильм о многом: о внутренней и внешней разрухе; лишениях, которые война принесла и, уходя, не потрудилась забрать; об отчаянном самопожертвовании ради близких. Но о любви Балагов не говорит ни слова, позволяя актрисам самостоятельно раскрыть эту тему многозначительным молчанием и полунамеками.

Александр Сокуров, взрастивший из молодого южного повесы режиссера-триумфатора, известен пессимистичным взглядом на жизнь, который передался и Балагову. Но новоявленного спасителя российского кинематографа зачастую подводит категоричность, идущая об руку с молодостью.

«Дылда» демонстрирует несколько действительно сильных, трогательных и мучительных сцен, но большая часть фильма ниспадает до дешевого пафоса и напыщенной драматургии. Если его начало выглядит изящным снимком послевоенной советской действительности, то последующие угловатые события с фальшивыми диалогами и предсказуемой кинематографией лишь раздражают нарочитой театральностью.

В «Тесноте» тоже присутствовали заезженные кино-приемы, вроде сужения кадра до квадратной формы ради визуального усиления стесненности. При этом картина, была если не одой любви, то как минимум данью уважения родному краю. Потому автор запечатлел его максимально приземленно и реалистично, без художественных прикрас, лишнего освещения и пафосных планов.

В «Дылде» же Балагов явно перестарался — он словно не верит в способности зрителя и раз за разом указывает на свои и без того очевидные приемы. К примеру, он раскрашивает каждый кадр в одни и те же цвета для простейшей метафоры, а объектив камеры то и дело норовит придвинуть к актерам для акцента на неуютной близости. Эти решения были бы красивыми, не будь они столь навязанными.