В 30-е годы, когда американская мафия заявила о себе во всеуслышание, Голливуд проявлял к ней лишь осторожный интерес. Настоящую популярность и, что более важно, должную глубину и эстетическую ценность жанру гангстерских фильмов принесли «Крестный отец» и картины Мартина Скорсезе. Он, будучи потомком коренных сицилийцев, на протяжении всей карьеры обращался к образам отчаянных мафиози и романтике криминального мира.
Молодые и столь непохожие друг на друга герои «Злых улиц» с одинаковым пиететом смотрели на старшее поколение, которое, покуривая дорогие сигары, вершило судьбы отдельно взятых людей и страны в целом. В старости «Славный парень» Генри Хилл, всегда грезивший о роскоши, со сладкой ностальгией вспоминал свои криминальные приключения, тюремные сроки и облавы ФБР. А ослепляющее яркими огнями «Казино» показало братскую романтику, якобы царящую внутри мафии.
В центре новой картины Скорсезе оказываются предприимчивый, но мелкий бандит Фрэнк Ширан по прозвищу «Ирландец» и Джимми Хоффа, довольно известный представитель преступного мира. За десятилетия личность последнего затерялась в складках времени, хотя, по словам героев фильма, «в 50-х он был знаменит, как Элвис, а в 60-х — как Beatles».
Будучи импозантным и находчивым дельцом, Хоффа взобрался на вершину профсоюза водителей, где прикарманил сотни миллионов долларов. По бумагам деньги шли на нужды рабочих, но по факту давались в долг мафии на возведение казино или отправлялись в карман самого Хоффы. И это при том, что с экранов телевизоров он вещал о несправедливости государственной системы по отношению к простым работягам.
Судьба свела Хоффу с Ирландцем, когда последний только начал преступную карьеру. Хотя путь на вершину для гангстера без итальянских корней был заказан, родословная не помешала ему добиться определенных успехов. Шествие Фрэнка Ширана от «мальчика на побегушках» до наемного убийцы и мелкого босса описано в книге Чарльза Брандта «Я слышал, ты красишь дома», в названии которой под краской подразумевается кровь жертв, обильно орошавшая стены. Нарушив «омерту», Ирландец признался в многочисленных убийствах и раскрыл подробности мафиозной жизни, которые и легли в основу книги.
Третьим героем выступает персонаж Джо Пеши — крупный босс из Филадельфии Рассел Буфалино. Простодушный Де Ниро, скандальный Пачино и размеренный Пеши — каждый раз, когда на экране встречаются двое из этой троицы, фильм меняет настроение. Для Ирландца Буфалино подобен отцу, но за родительской заботой виднеется и использование наивного «сына». Ширан и Хоффа — друзья и партнеры, потому каждое их «столкновение» наполнено искренними переживаниями. А вот нахальные авторитеты в исполнении Пачино и Пеши редко встречаются лично, но даже их телефонные разговоры полны напряжения.
Хотя мафиозные 50-е прекрасно знакомы Скорсезе, за столь масштабный и тактильный мир, как в «Ирландце», он еще не брался. Режиссер не просто замахнулся на общие планы с роскошными особняками, винтажными автомобилями и дорогими костюмами, он запечатлел не отдельный уголок Америки, а целую страну, охваченную чумой преступности. В вечно промозглом Нью-Йорке ведутся войны кланов, в солнечном Майями доны за коктейлями делят акры кубинской земли, а на задворках Среднего Запада, пропахших потом честных работяг, бесчинствуют дерзкие бандитские шайки.
С ходом истории Скорсезе едва заметно меняет детали — эпоха развивается подстать персонажам, оставляя за бортом тех, кто отказывается преображаться вместе с ней. Герои существуют не в оторванной от внешнего мира реальности, но в стороне от нее — важные мировые события скользят по экранам телевизоров или радиоприемников, попадая лишь на периферию кадра. Скорсезе аккуратно вшивает в повествование убийство Кеннеди и конфронтацию с Кубой, используя историю реального мира во благо собственного сюжета.
События «Ирландца» охватывают несколько десятилетий и хронологически берут начало в окопах Второй Мировой — в них молодой Фрэнк Ширан потерял остатки человечности, убивая безоружных пленников по приказу командиров. Но сам фильм начинается в 2000-х с образа престарелого героя, готовящегося к смерти. В течение трех часов ненадежное сознание Фрэнка блуждает по основным событиям его жизни, периодически забредая в закоулки малозначительных личных историй. В эти моменты он напоминает дедушку, окруженного любопытными внуками, однако на поверку пожилой Ирландец оказывается одиноким стариком, у которого из собеседников остался лишь Бог.
В этой небольшой детали кроется ключ ко всей картине. Скорсезе, в прошлом романтизировавший мафиозный мир, взял созданный им жанр и разрушил его до основания. Фильм не оставляет камня на камне от того, чем славились «Славные парни» или «Казино». Ближе ко второй половине безликое документирование событий обращается душевным фильмом о дружбе и верности, одиночестве и сожалении. А герои в одночасье из вершителей судеб оборачиваются никому не нужными стариками.
Когда с уст одного из персонажей срывается слово «гангстер», презрение и ненависть, сменившие привычный пиетет, ощущаются как приговор. Фрэнк Ширан, Джимми Хоффа и Рассел Буфалино — не герои приключенческой истории, не ролевые модели для молодежи и не повод для зависти. Это бездушные убийцы, чудовища, прикрывающиеся надуманной моралью и кодексом чести ради собственной выгоды, которые без всяких сожалений сметают преграды за счет чрезмерной жестокости. Мораль «Ирландца» кроется не в опасной романтике, а в том, что редким мафиози посчастливится дожить до дома престарелых.
При каждой встрече с очередным бандитом на экране выступают детали его неминуемой смерти. Застрелен, задушен, взорван — эти приговоры перечеркивают улыбки на толстых лицах гангстеров, чья судьба предрешена выбранной профессией. Во многом «Ирландец» является отражением «Славных парней», поскольку в нем отсутствует «гламур», романтика и завидные судьбы героев. Их место занял урок, который пришел к Скорсезе с возрастом — когда-нибудь умрут все, даже те, кто всю жизнь пытался подобрать гроб покомфортнее.
Если «Славные парни» и «Казино» изображали деятельность мафии, как череду приключений, разборок и успешных махинаций, то «Ирландец» намеренно вязнет в веренице устных сделок, долговых документов и вечных переговорах. Фрэнк и подобные ему «маляры», находятся внизу иерархии, и до их мелкого бизнеса никому нет дела — все важные решения принимаются людьми, которые редко опускаются до «веселья». Вместо безрассудных афер в «Ирландце» — продуманные и сложносочиненные махинации по отмыванию денег и растрате фондов. Скорсезе показывает нелицеприятный и приземленный профиль вещей, чей фасад когда-то собственноручно красил.
«Ирландец» хладнокровно спокоен, расчетливо вдумчив и созерцателен. Он напоминает дом престарелых для мафии, где 70-летние старики размеренно рассуждают о неудачах и сожалениях, с которыми придется встречать смерть. Скорсезе не скрывает ни презрения к персонажам, ни жалости к их ничтожным кончинам. Фрэнк Ширан наделал глупостей ради вещей, которые не принесли ему ни счастья, ни любви близких. Рассел Буфалино, которому и вовсе не довелось завести детей, улыбался лишь дочке Ирландца, испытывавшей в эти мгновения оправданный страх. И хотя смерть Джимми Хоффы стала одной из самых загадочных в 20-м веке, режиссер четко дает понять — в преступном мире нет места мистике.
И если у высокопоставленных донов сложно найти положительные качества, то Фрэнк Ширан вполне мог оказаться симпатичным героем, клюнувшем на аппетитный крючок мафии. Но Скорсезе уверяет, что нельзя прикрывать бесчеловечность ужасами войны. От старой жизни у Ирландца остались лишь крохи былого богатства, которые на смертном одре ему ни к чему. Он ищет сожаления в себе самом и не находит — его поступки не порождают раскаяния, которое бы могло подарить надежду на встречу с Богом, а не с прекрасно знакомым Дьяволом.
При романтизации мафии легко попасть в ловушку жанровых рамок, которые Скорсезе возводил десятилетиями — в гангстерском кино давно не осталось недосказанности. Но режиссер планомерно развивает «Ирландца» от отстраненной документальной хроники до личностной драмы, чтобы одним ударом разрушить весь жанр. Он собственноручно захлопнул дверь с фильмами о мафии, а «крестные отцы» повесили на нее тяжелый замок.