Трагедия Макбета

Погруженная во мрак масса в нетерпении шуршит одеяниями — все ждут, когда же на сцене появится Макбет. Наконец, одна из пол занавеса вздрагивает, и в королевский шатер входит Дензел Вашингтон. Сей грозный воин свершил подвиг, подавив восстание против шотландской короны, за что вот-вот удостоится титула тана Кавдора. Через миг власть проникнет в его кровь.

За закрытыми дверьми театра не тлеет, но пылает до самого неба трагедия. Трагедия средневекового мужа, который, вкусив сладкие пророчества ведьм и поддавшись укорам честолюбивой жены, позарился на скалистые земли Шотландии. Даже необходимость запятнать чужой кровью свое имя, прославленное в бесчисленных битвах, не сберегли его от жажды управлять толпой.

Холлинг Вудвуд, 14-летний мальчуган с Лонг-Айленда, едва ли мог попасть на подобное мероприятие по собственной воле. В этом возрасте ему больше по нраву пираты; ругательства, коими кроют друг друга работники провинциальных рынков, и способы не получить от школьных хулиганов по шее. Шекспир — не просто дела минувших дней, это реликт, место которому на острове сокровищ.

Да и времена в США беспокойные. Роберт Кеннеди баллотируется в президенты; Мартин Лютер Кинг борется за права простых американцев, а Линдон Джонсон, который скоропостижно сменил другого Кеннеди на посту президента, никак не угомонится и не закончит войну во Вьетнаме. Какие уж тут Шекспир и театр, в такой-то суматохе.

Тем не менее давно истлевший классик сумел дотянуться до юного Холлинга. Каждую среду в конце учебного дня его одноклассники, исповедующие самые разные религии — от католицизма до иудаизма, — уезжают на «аудиенцию» с Богом. Родители же Холлинга, а следовательно и он сам, предпочли пресвитерианство иным конфессиям, которое по забавному стечению обстоятельств зародилось именно во владениях Макбета.

Теперь, когда освобожденные от уроков друзья покидают школу, Холлинг вынужден читать Шекспира. Хотя в этих пьесах пускают кровь и сыплют отборными ругательствами, они больше похожи на наказание. Пусть Холлинг и не реальный человек, а лишь герой романа «Битвы по средам», он прекрасно иллюстрирует простую мысль. Шекспир со всем своим наследием — это забронзовевший памятник, к которому по собственной воле приближаются единицы.

Когда Джоэл Коэн решил снять свою версию «Трагедии Макбета», он угодил в ловушку. С сотней экранизаций за плечами, от режиссеров самой разной величины, у него было не так много путей — глобально переосмыслить классику; отказаться от привычного повествования, превратив фильм в аудио-визуальную феерию, как это сделал Дэвид Лоури в «Легенде о Зеленом Рыцаре» (см. наш текст); или же остаться верным оригиналу.

Но Джоэл Коэн, впервые работавший без брата, отыскал в этих 400-летних зарослях еще одну тропу — он отринул кино как таковое и обратил взор в сторону театра. Именно поэтому, когда Дензел Вашингтон появляется в кадре, он будто выходит на сцену. И на поддержание иллюзии интимного представления работает структура всего фильма.

При соблюдении пиетета к оригиналу Джоэл Коэн отказался от дословного цитирования Шекспира и самостоятельно переписал все реплики героев, не столько упростив их, сколько приблизив к современным языковым нормам. Но главное осталось без изменений — пугающе пластичные ведьмы, благородный король и терзаемый видениями убийца по-прежнему изъясняются стихами.

Живописные рифмы срываются с уст героев и вместо того, чтобы устремиться в вечность, попадают в рукотворную тюрьму. Дабы сильнее приблизить «Трагедию Макбета» к живой постановке, для каждого эпизода были созданы особенные декорации — сдержанные в деталях, но выверенные и геометрически величественные. Черно-белая лаконичность, которую можно воспроизвести едва ли не на любой камерной сцене, также помогает отдалиться от привычного кинематографа.

Тени пересекают каждый кадр и решительно ложатся на судьбы героев, превращаясь из второстепенной детали в полноценный визуальный инструмент, на который опирается вся картина. Если немецкие экспрессионисты (см. наш текст), будучи главными любителями теней в кино, использовали их скорее из необходимости, то Джоэл Коэн намеренно выбрал внешнюю немногословность.

В результате каждый эпизод представляет собой рукотворный стеклянный шар — туман стелется над полем боя, мечи рубят плоть, а заговоры липкой коркой покрывают убранства замков. Это вовсе не та жизнерадостная театральность, которую пестует Уэс Андерсон, наполняющий свои картины едва заметными деталями и превращающий их в замысловатые механизмы. Джоэл Коэн, напротив, свел к минимуму нюансы пространства и вывел на первый план их ледяную отчужденность.

По сути, свежая версия «Трагедии Макбета» — это хитроумная мистификация, которая, опираясь на шекспировский оригинал, превращает кино в театр и чествует заслуги немецкого экспрессионизма. Но, вопреки общей хитросплетенности, картина будто не ищет новых смыслов в знакомой истории. Фигуры стоят ровно на тех же местах, что и четыре сотни лет назад.

С одной стороны, для пьес прозрачность героев, когда их характеры и мотивы укладываются в несколько лаконичных реплик, не являются чем-то постыдным. С другой — нехватка полутонов и нюансов делают кино плоским. Иными словами, театральность и кинематографичность «Трагедии Макбета» вступают в противоречие. Но противоречие, от которого все же веет новизной.